«Бессмертие стоит одной жертвы. Всего одной»
Глава 1 Чаша из чёрного обсидиана
В подземелье заброшенного храма Акратофана, где пауки плели кружева из вековой пыли, алхимик Элиас нашёл то, что искал десятилетиями. Чаша из чёрного обсидиана мерцала в свете факела, словно впитав в себя звёздную ночь. На её поверхности вились руны, вырезанные с хищной изощрённостью: «За вечную жизнь — отдай всех, кого любишь».
Элиас замер, чувствуя, как сердце бьётся в такт мерцанию артефакта. Годы поисков, десятки сгоревших свитков, сотни бессонных ночей — всё ради этого момента. Он протянул руку, и холод камня пронзил ладонь, будто чаша была живой. Где-то в глубине склепа каркнул ворон — звук, похожий на насмешку.
— Ты боишься, — прошептал он сам себе, сжимая чашу. — Но разве страх смерти не сильнее?
Он вспомнил, как месяц назад нашел седой волос в бороде. Как дрожали руки при смешивании эликсиров. Как Лиам, его сын, спросил: «Папа, а ты когда-нибудь умрёшь?»
— Нет, — проворчал Элиас, доставая из сумки флакон с вином, выдержанным в дубовой бочке. Того самого дуба, что рос у дома, где Ариана каждое утро пела, собирая розмарин для чая.
Вино заискрилось, коснувшись обсидиана. Тени на стенах ожили, извиваясь в синеватом свете. Элиас провёл лезвием по ладони, и капли крови упали в чашу. Руны вспыхнули багровым.
— Во имя вечной жизни, — голос сорвался на хрип. Он выпил залпом.
Боль от пореза исчезла мгновенно. Восторг затмил разум — он смеялся, кружась среди древних колонн, пока факел не вырвался из его руки и не упал в угол. Пламя лизнуло паутину, и в огне метнулись тени, похожие на человеческие фигуры.
Наверху, у храма, грохнул гром. Элиас выбежал наружу — и застыл. Старый дуб, под которым они с Арианой клялись в вечной любви, лежал вывороченный с корнем. Ветви, ещё минуту назад шелестевшие на ветру, теперь напоминали скрюченные пальцы трупа.
— Совпадение, — прошептал он, гладя ствол. Кора была тёплой, словно дерево только что погибло.
Ветер донёс запах гари. Элиас обернулся — храм пылал, как факел. В чёрном дыму, клубящемся над крышей, ему почудились очертания ворона.
— Ничего, — он прижал чашу к груди, пряча её под плащ. — Оно того стоит.
Но совпадения множились. Через день заболела Ариана его жена — простая простуда переросла в лихорадку, от которой она не могла избавиться. Мира его дочка начала видеть кошмары, просыпаясь в холодном поту, а сын Лиам стал рассеянным, забывая самые простые вещи.
Элиас пытался убедить себя, что это случайность, но в глубине души понимал — чаша начала действовать. Каждый раз, когда он чувствовал прилив сил, кто-то из близких слабел. Его молодость и энергия словно вытягивались из них, капля за каплей.
Глава 2: Цена бессмертия
Через год Элиас потерял всех: жену, дочь, сына и учеников. Каждый уход был словно удар кинжала в сердце, но он продолжал жить, чувствуя, как чаша внутри него пульсирует тёмной радостью.
Его лаборатория превратилась в склеп воспоминаний. Портреты родных покрылись пылью, их вещи остались нетронутыми — платье Арианы всё ещё пахло лавандой, кукла Миры лежала на подушке, а меч Лиама ржавел в углу. Иногда Элиас просыпался ночью, уверенный, что слышит их шаги. Но открывал дверь лишь ветру, приносившему сухие листья с погибшего дуба.
Ариана ушла первой. Он нашёл её утром в библиотеке, сжавшей в руках томик стихов, который подарил на их годовщину. Её лицо было спокойным, будто уснувшей, но пальцы впились в страницы так, что бумага порвалась. «Просто старость», — бормотал Элиас, хотя знал: ей было всего сорок три.
Мира заболела через неделю после матери. Лихорадка сводила её с ума — она кричала, что корни старого дуба прорастают сквозь стены, душат её во сне. В последнюю ночь дочь схватила его за руку: «Папа, почему ты не видишь? Ты кормишь его нашей жизнью!» На рассвете она умерла, а на окнах лаборатории появились трещины, похожие на ветви.
Лиам исчез в полнолуние, оставив записку, написанную дрожащей рукой: «Я не хочу стать следующей жертвой твоего безумия». Элиас неделю искал сына в лесу, пока не нашёл его плащ, разорванный волчьими клыками. В кармане лежал обсидиановый осколок — часть той самой чаши, которую Лиам пытался разбить.
Ученики бежали один за другим. Последний, юный Тео, осмелился бросить в лицо: «Вы не алхимик — вы могильщик!» Перед уходом он швырнул на пол флакон с эликсиром. Жидкость прожгла камень, оставив отметину, похожую на плачущий глаз.
Элиас заперся в лаборатории, окружённый призраками прошлого. Он пытался создать противоядие, найти способ отменить проклятие, но все попытки были тщетны. Чаша требовала свою плату, и теперь, когда все близкие ушли, она начала тянуть его душу, превращая бессмертие в вечную агонию.
В полнолуние чаша оживала, её чёрные стенки пульсировали, словно живое существо. Элиас слышал шёпот древних рун, обещающих ему вечность, но теперь он понимал — это была вечность одиночества, вечность боли, вечность без тех, кого он любил.
Он часто приходил к старому дубу, который теперь рос заново — маленький росток пробивался сквозь камни. Смотрел на него и думал о том, что мог бы сделать всё иначе. Мог бы отказаться от чаши. Мог бы выбрать жизнь с теми, кого любил, вместо вечного существования без них.
Теперь он остался один со своей вечной жизнью и вечной тоской. Чаша, которая казалась даром, стала клеткой, из которой нет выхода. И в тиши своей опустевшей лаборатории Элиас понял истину: нет ничего страшнее бессмертия, когда ты теряешь всё, что делает жизнь стоящей.
Глава 3: Диалог с тенью
К сотому году бессмертия в зеркале он видел лишь пустоту. Тени шептались за спиной, их голоса, словно корни старого дуба, прорастали в его сознание:
— Кого принесёшь в жертву на этот раз? Старуху-служанку? Щенка, что лижет твою руку?
— Молчите! — кричал он, но чаша смеялась звоном, похожим на плач детей. Звук отражался от стен, превращаясь в голоса тех, кого забрала вечность: Арианы, Миры, Лиама.
Элиас забился в угол лаборатории, где когда-то учил сына алхимии. Теперь здесь пахло тленом и медью. Его пальцы, похожие на корни мертвого дерева, впились в каменный пол, оставляя борозды. Тени неотступно следовали за ним, принимая обличья утраченных близких.
— Ты думал, бессмертие — дар? — прошипела тень Арианы, её лицо рассыпалось пеплом. — Это тюремная башня без дверей. Ты — страж собственной темницы.
Он видел, как его присутствие отравляет всё вокруг. Служанка, которая приходила раз в неделю, каждый раз уходила всё более усталой. Щенок, доверчиво лижущий его руки, начал чахнуть, хотя ел и пил как обычно.
— Это не я, — шептал Элиас, закрывая глаза. — Это чаша…
— Ложь! — тень Лиама вырвалась из темноты, его пальцы впились в плечи отца. — Ты чувствовал, как сила наполняет тебя, когда служанка теряла сознание? Как радовался, когда ворон упал замертво у твоих ног?
Стены зашевелились. Полки с реагентами искривились, будто пространство сжималось, пытаясь раздавить его. Даже воздух густел, превращаясь в смрадное месиво. Элиас закашлялся, и на ладони остались чёрные лепестки мёртвых цветов.
— Ты — чума, — зашептали страницы сожжённых книг. — Смерть в человеческой оболочке.
Его рука, будто чужая, потянулась к чаше. Обсидиан пылал ледяным пламенем, руны пульсировали, сливаясь с ударами сердца. В отражении на поверхности Элиас увидел не себя — скелет в чёрных лохмотьях с вороньим черепом вместо головы.
— Верни всё назад! — завыл он, швырнув чашу в стену. Артефакт отскочил, не получив ни царапины, и завыл, как раненый зверь.
Тени сомкнулись вокруг, их голоса сплелись в леденящий хор:
— Сквозь трещины в камне пробился рассвет,
Но свет не согреет тебя, человек.
Чаша пуста, но руны горят —
Каждой жертвой твоей мы становимся ярче в сто крат.
Ты мог выбрать любовь, но теперь ты наш,
Вечность сплела тебе саван из фраз.
Каждой слезой, что роняешь во тьму,
Мы растем, поглощая твою пустоту.
Ты наш… Ты наш…
Однажды утром он нашёл щенка мёртвым. Маленький комочек шерсти лежал у порога, и в его остекленевших глазах читалось недоумение. Элиас зарыдал, понимая, что даже невинное создание не может выжить рядом с ним.
— Я верну всё назад, — пообещал он теням. — Я найду способ разрушить проклятие.
Но тени лишь смеялись. Они знали, что он слишком слаб, чтобы отказаться от бессмертия, даже понимая его истинную цену.
Глава 4: Последняя жертва
Когда умер его щенок Элиас понял, что чаша выбирала не случайных. Она пожирала тех, кого он любил, оставляя лишь холод бесконечных дней.
Он взошёл на утёс, где когда-то клялся вечно любить жену, и швырнул артефакт в море. Волны захлебнулись чернотой, но через мгновение чаша лежала у его ног, мокрая и невредимая.
Тени запели песню:
— Ты мог выбрать любовь, но теперь ты наш,
Даже смерть отвернётся, услышав твой шаг.
Плачь, алхимик, в лабиринте зеркал —
Твоё отражение давно нас признал.
Ты наш… Ты наш…
Эпилог: Блуждающий Тень
Сейчас его называют Блуждающим Тенем. Говорят, он появляется в полночь у смертных, одержимых страхом смерти. Протягивает чашу, собранную из осколков тьмы, и шепчет: «Бессмертие стоит одной жертвы. Всего одной».
Те, кто соглашаются, исчезают к рассвету. Находят лишь горстку обсидиановой пыли да воронье перо, приколотое к земле ржавым кинжалом. А те, кто сопротивляются, утром обнаруживают на пороге дубовый лист с каплей росы — слезой Арианы, застывшей алмазом.
В деревнях у подножия горы Акратофан матери пугают детей:
— Не гуляй в сумерках! Блуждающий Тень утащит в свой сад, где вместо цветов растут чёрные зеркала.
Но алхимики и короли всё ещё ищут его. Ночью у костра они перешёптываются:
— Говорят, если бросить в огонь обсидиановый осколок, он явится. Даже чашу принесёт…
Однажды девушка с лицом Миры отказалась от дара. Утром она нашла у колодца не лист, а живой росток дуба. Посадила его посреди выжженного поля. Через год под сенью дерева забил родник, чья вода заживляла раны. Местные зовут его «Слезами Тени», но шепчут, что это Ариана плачет по мужу, который так и не смог убежать от себя.
